«Лимонка» в войну - Сборник

Первые дни в Аль-Хайе запомнились самыми яркими впечатлениями: большое красное солнце, непередаваемые оттенки закатов, пение муэдзина, мечети, местные жители в национальной одежде, финиковые пальмы, арабская речь – всё это создавало дух невероятного экзотического приключения, для описания которого я вряд ли когда-либо смогу подобрать нужные слова.

И ещё постоянная беспорядочная стрельба вокруг базы. В первые минуты думаешь, что стреляют обязательно в тебя, и ищешь цель, чтобы залепить очередью в ответ, но за пару дней привыкаешь. Стрельба в иракских городах – национальное развлечение. Оружие в каждом доме. Арабы стреляют по поводу и без него. Ишак родился – стреляют, трахнул девушку – стреляют, если любимая команда забила гол в футбольном матче – то всё небо в трассерах. Нередко с помощью автомата решаются семейные споры и конфликты, и, разумеется, это первый аргумент в криминальных разборках. Это так, к слову, об аспектах, не касающихся собственно войны, которую ведут партизанские формирования против коалиционных сил, местной полиции и ICDС (Иракский корпус гражданской обороны или национальная гвардия Ирака). Из всех городов, в которых довелось впоследствии побывать, в Аль-Хайе стреляли чаще всего. Я думаю, в силу того, что мы никак, по сути, не реагировали на это. В городах, патрулировавшихся американцами, арабы вели себя гораздо сдержаннее, поскольку на опрометчивую очередь янки могли сразу же залепить в ответ из автоматического гранатомета «МАРК-19» или пулемета «Браунинг М-50» (М-2).

Дни службы понеслись стремительно. Сутки в наряде по охране базы, на следующий день конвой за продуктами на базу «Дельта», вечером и утром следующего дня патруль по городу. Каждый выезд воспринимался как новое приключение.

Первый выезд. Ночной патруль. Выдвинулись тремя БТРами верхом на броне. Дембеля показывают город. Автоматная очередь из тёмного переулка. Стрелять, не стрелять? Не видно ни черта… Проскочили.

…Оружия у местных немерено. В первый же выезд на въезде в город изъяли «калаш», а спустя несколько минут пистолет «Кольт 1911». И пошло-поехало. Что ни выезд, то один-два изъятых ствола. «Беретты», «макаровы», «ТТ», «браунинги НР», ну и, конечно, «АК-47» и «АКМ» иракского производства. Забирали стволы только у тех, кто не имел разрешения.

Постепенно начало проявляться истинное отношение командования нашего батальона и 6-й бригады в частности к выполнению поставленных перед украинским контингентом задач. Я бы сказал, что им было по хер. Как объяснить то, что у нас не было установленных образцов документов – таких, как разрешение на ношение оружия от коалиционных сил или тех же полицейских удостоверений? Не было у нас ни ориентировок, ни фотографий особо разыскиваемых террористов…

Типичная ситуация: останавливаем машину, находим при обыске автомат, «Силях карт аку? (Разрешение на оружие есть?)» – спрашиваешь водителя. «Аку, аку (Есть, есть!..)». И тычет тебе какую-то бумажку, написанную от руки и с черно-белой ксерокопией печати. Дескать, это разрешение и есть.

– Иди ты… с таким разрешением, – автомат в БТР, водителю – «гуд бай», не арестовывать же каждого. Как настоящее разрешение выглядит, мы узнали спустя три месяца после того, как перебрались в Аль-Кут. В полицейский участок тащили, как правило, только тех, у кого находили тяжёлое вооружение типа «РПГ-7» или несколько стволов. Один «калаш» по меркам Ирака – это несерьёзно.

Полнейший бардак – XVIII век. Полицейская наука и криминалистика на нуле. Мы по привычке думали, что нам будут предъявлять ламинированные удостоверения с цветным фото и печатью, голографической защитой и так далее. Как бы не так! Даже удостоверения полицейских, выданные мэрией Аль-Кута, – это небольшие карточки обычной принтерной бумаги в чехле из прозрачного пластика. Да и печати такие, словно их на том же принтере отпечатали. Половина таких ксив наверняка фальшивые, что позволяет передвигаться вооружённым боевикам свободно по всей стране. Да и у местной полиции нет возможности проверить задержанных и установить их личность. Поэтому, как правило, попавшиеся боевики отделывались потерей личного оружия.

Оказавшись в Ираке, мы получили оружие, которым пользовалась до этого пятая бригада. Разумеется, его нужно было пристрелять. Но, как это ни парадоксально, такой первоочередной важности на войне вопрос оставался без внимания. Шли недели, а мы продолжали ездить на выезды с непристрелянным оружием. Целыми днями вокруг нас стрельба. Каждый день зачитывают развединформацию о нарастающей активности боевиков, о нападениях на коалиционные силы и о растущих потерях среди солдат коалиции. А командование батальона по-прежнему ведёт себя так, будто мы приехали на курорт. ДАЖЕ У СНАЙПЕРОВ винтовки остались непристрелянными. Забегая вперед, скажу что МЫ И В БОЙ ПОШЛИ С НЕПРИСТРЕЛЯННЫМ ОРУЖИЕМ. Позже я узнал причину этого. Наш комбат не любил и боялся стрельб, поскольку не доверял солдатам. Ему так было спокойнее.

Спустя почти месяц нашего пребывания Дольфу удалось «продавить» пристрелку. Мы взяли всё необходимое, начиная от чистых мишеней и кончая мушководом. Но пристрелка под руководством комбата превратилась в цирк. Во-первых, он нагнал кучу народу, решив, видимо, за раз покончить с этой неприятной процедурой. Повесить чистые мишени не дал. Выдал нам по 10 патронов, отстреляли мы их в темпе вальса одной серией, после чего подошли к мишеням. Смотрю я на свою – в мишени два десятка неотмеченных дыр. Какие из них мои – остаётся только догадываться. У остальных примерно та же картина. Какие там серии по четыре выстрела, тщательное и однообразное прицеливание и другие постулаты пристрелки, известные каждому сержанту! Какое там определение СТП!

Психанув, я пристрелял свой автомат прямо на базе, поставив у забора ящик с водой. А дежурному доложил, что стреляли местные. К подобным «фокусам» мы вынужденно прибегали неоднократно.

Зато потом в начале апреля после ставшего знаменитым в ВС Украины боя шестого числа я стал свидетелем следующей ситуации. Выходим мы со столовой после ланча, и рядом с нами оказался генерал Собора, зам комдива Центр-Юг, по какой-то причине решивший поговорить с солдатами. Естественно, собралась внушительного размера толпа, среди которой было много начальства, и наш комбат тут как тут. Смотрит на всех, глазами прожигает, чтобы никто ничего лишнего не сболтнул. В ходе разговора генерал бросает фразу: «Убедитесь, что оружие у каждого пристреляно». И тут же, повернувшись к нашему комбату: «342-й, у тебя пристреляно оружие?» – «Так точно, товарищ генерал, конечно, пристреляно!»

У меня аж скулы от бешенства свело. В батальоне от силы два десятка автоматов пристреляно, послал людей в бой с непристрелянным оружием, и хоть трава не расти. Вот в этом вся украинская армия.

Тем временем обстановка в стране накалялась. Росло число нападений на коалиционные войска. Итальянцы, поляки, американцы – все периодически вступали в стычки с партизанскими группами. Всё чаще приходили сообщения о подрывах на фугасах конвоев и патрулей, и только украинцев, если не считать нескольких мелких инцидентов со стрельбой, война обходила стороной. Но было ясно, рано или поздно она коснется и нас.

Первый раз всерьёз запахло жареным 11 марта 2004 года, когда инициированный сторонниками Махди митинг постепенно перерос в гражданские беспорядки. Взбешённая и вооружённая камнями толпа бросилась на штурм мэрии города. Команды нам поступали противоречивые, мы то готовились к выезду на место событий, то поступал «отбой», и мы возвращались назад и сидели в кубриках по полной боевой. Мэр якобы просил помощи, но командование в Аль-Куте не давало согласия на наше участие. Напрашивался закономерный вопрос, какого хрена мы вообще тут делаем? Когда наконец пошли слухи, что мэра вот-вот распнут прямо на балконе мэрии, мы всё же выдвинулись. В десант рядом со мной втиснули переводчика-араба, который работал вместе с нами. Эти арабы, многие из которых раньше учились в Советском Союзе, не вызывали особого доверия ни у нас, ни у наших командиров. Они жили между двух огней, рискуя тем, что каждую ночь к ним могли наведаться представители армии Махди и подвесить их и все их семьи за определённые части тела в отместку за сотрудничество с неверными. Я думаю, единственное, что могло бы спасти такого переводчика от закономерной и безжалостной мести соплеменников, это то, что он мог сливать им информацию о нашей деятельности. Благо с базы они не вылезали, часто ездили с нами на выезды и знали наши порядки досконально.

На подъезде к мэрии я проклинал командование, загнавшее нас внутрь машин, вместо того, чтобы спешиться и продвигаться под их прикрытием. Воображение рисовало результаты гранатомётного залпа по БТРу и крики сгорающих заживо людей в переполненном десантном отсеке. Через плечо Кота (водилы) видна улица, полная дыма, впереди горят покрышки, слышны крики бушующей толпы, и вообще хаос и ничего не понять. Ощущения сильнейшие, азарт, мандраж и палец чешется на крючке. Переводчик рядом трясется и причитает: «Вы только не стреляйте, только не стреляйте!» – чем только подливает масла в огонь.